Лев Волохонский - По понятиям. Происхождение современной общественной морали
Варлам Шаламов «Очерки преступного мира», «ГРИФОН-2000».
Если соотнести наиболее яркие проявления симпатии к преступному миру со временем и местом, то получится некая закономерность: чем меньше справедливости в государственных структурах, чем больше в них беспредела, тем сильнее симпатии общества к криминалу.
II. До ВОСРа
(«Великой Октябрьской Социалистической Революции»)
Широко распространено мнение, что страна наша изначально бандитская и криминальное противостояние власти – изначальная черта россиян.
А. Синявский в статье «Отечество. Блатная песня», выражает мысль, что и вообще-то после ВОСРа, если что и осталось русского в совдепии, так это только традиции и фольклор преступного мира:
«…Пьяный пристает. За рублем. «Но я ж русский человек?!» Клянется и в рот и в нос, что он русский. Суёшь ему рупь – отвяжись. А он своё: «Я – русский?!.. Я русским языком тебе говорю?!..» … «Окромя «русского», ничего за душой. Ни принадлежности к истории, к обществу, к семье, к собственности, к селу или городу, к заводу или колхозу. Он мать и отца не помнит. Имя забыл. Жену и детей рассеял. Он совесть пропил. В Бога не верит и не чует под ногами земли, по которой ходит… Только повторяет угрюмо, заученно, как бы сомневаясь или надеясь на что-то: русский он всё еще или не русский?.. Что-то похожее случается иногда со всеми нами. Потеряв всё, мы спрашиваем себя тревожно: русские мы или не русские?» … «Выясняем, что значит быть русским и что не быть. Есть разные рецепты… Мне (за других не говорю) на память, на помощь обычно приходит песня. Увы, не старинная и не классическая, не дворянская и не крестьянская. Ничья. Без дома, без рода (и даже без паспорта).
Сижу я цельный день, скучаю,
В окно тюремное гляжу.
А слёзы катятся, братишка, незаметно
По исхудалому моему лицу…
Можно и повеселее:
А поезд был набит битком,
А я, как курва, с котелком —
По шпалам, шпалам!..
Блатная песня. Национальная, на вздыбленной российской равнине ставшая блатной… глубже других современных песен помнит она о се6е, что она русская. Как тот пьяный. Всё утратив, порвав последние связи, она продолжает оставаться «своей», «подлинной», «народной», «всеобщей»… И кто-то ещё поёт, выражая «душу народа» на воровском жаргоне, словно спрашивает, угрожая: русский ты или не русский?!»
…«Славен и велик народ, у которого злодеи поют такие песни. Но и как он, должно быть, смятен и обездолен, если ворам и разбойникам дано эту всеобщую песню сложить полнее и лучше, чем какому-либо иному сословию. До какой высоты поднялся! До каких степеней упал!..»
Недавно телеведущий Соловьёв, отвечая на вопрос о причинах популярности русского шансона, сказал: «И какой же русский не хочет хотя бы пять минут побыть бандитом?!»
В песне Михаила Круга лирический герой мотивирует отказ от жизни в Европе следующим образом:
«…Я без Твери, как туча хмурая.У нас суды и мусораИ два действительных вора».
В другой песне, другого автора, о заграничной жизни:
«…По жизни мне хватало куража,И даже в тюрьмах, в коридорах узких.Но заграница, как ни хороша —Всё шняга здесь, всё как-то не по-русски».
И ещё из песни:
«…Нас прессует вражья силаПо деньгам и по умуМы в ответ полмира грузим по понятиям…»
До того, как я начал работать с этой книгой, я думал примерно так же, как цитированные выше авторы, то есть, что россияне отличаются от остального человечества исключительно изначально присущей им так называемой «воровской жилкой», вот этим самым – «хоть пять минут побыть бандитом».
«… Пишет сыночку мать:– Милый, хороший мой,Помни, Россия вся —Это концлаг большой…»
Вот мы и смотрим на остальное человечество, как блатной на фраера, или точнее, как зэк на вольного. У нас есть уникальный опыт, которого нет у них, а то, что есть у них – по нашей жизни смешно и не нужно.
До ВОСРа были ещё Православие и Самодержавие, а после – только «воровская жилка» и осталась.
Взявшись писать эту книгу, я припомнил всё, что знал о дореволюционном криминале и посмотрел всякие-разные материалы, и нигде не обнаружил никаких следов всеобщего желания «хоть пять минут побыть бандитом».
Законопослушная часть населения не распевала блатных песен. И вообще, судя по всему, их не слыхала. Да и было их немного. Да и не блатные они были вовсе, а так… каторжанские – разновидность народных. И содержание ну никак не пропагандировало преступный образ жизни.
Лейтмотив дореволюционной каторжанской песни:
«Умел воровать, умей ответ держать!»
Основные темы:
в тюрьме плохо
«…У добра молодца ноженьки скованы,
На ноженьках оковушки немецкие
На рученьках у молодца – заимки тюремные,
А на шеюшке у молодца – рогатки железные».
в тюрьме тоскливо
«…Тошно рыбушке в сетке
А мне, пташечке, сидеть в клетке».
сожаление о прошлом
«…Эх ты молодость, моя молодость!
Прогулял я тебя, да всё без толку».
«…Меня родные все любили,
Когда я рос вокруг семьи;
Баловство меня сгубило
Я сбился с правыва пути»
судьба
«…Посещал я трактиры, бильярды
Часто, часто я в карты играл,
Грабежи совершал я порою
И под выстрелом часто бывал.
А теперь я наказан судьбою:
Сам от выстрела я пострадал».
мечта о побеге
«…Дай попробую снова решеточку
Принажму молодецким плечом!
Вот упала железна решеточка
Вот упала в траву не стуча, —
Не услышала стража тюремная…
– Не поймать вам меня, молодца!»
разлука с любимой женщиной
«…Там живет моя зазноба, —
Не видал её давно.
Мне бы, братцы, вольной птицей
По ветру туда нестись…
Но без крыльев не подняться
И без них не полететь!»
Ни слова на сленге, – просто разновидность народной песни. Ни малейшей агрессии по отношению к власти и обществу. Даже к правоохранительным органам. Разве что сожаления об их недостаточной коррумпированности:
«…Послышу я: милый в неволе
Сидит в городском он остроге!
Возьму ль я ключи золотые,
Я стану ль ларцы отпирати.
Возьму ль я казны сорок тысяч,
Пойду ль я дружка выкупати.
Судьи казны взять не желают,
На волю дружка не пускают».
Та же ситуация сразу после ВОСРа выглядит по-другому:
«…Город, детка, познакомил нас с тобой
Лагерь нам принес с тобой разлуку,
Суд на наше счастье и покой
Поднял окровавленную руку.
Так за это, милая моя,
Обещаю бить ментов я метко,
Потому что воля дорога,
А на воле мы бываем редко».
Тут уже не избалованность и легкомыслие и не судьба, а вполне конкретные виновники разлуки обозначены и отношение к ним (то есть к власти) однозначное.
Моральное превосходство преступного мира и резкая конфронтация с государством появились вместе с советской властью и не раньше. До того, нигде и никогда преступники не считали свою мораль выше общественной, а свою справедливость выше государственной.
До ВОСРа российские преступники по своим действиям и понятиям ничем особенно не отличались от своих зарубежных коллег.
Касательно отношения к власти наша преступность была даже более лояльна.
В русском эпосе нет своего Робин Гуда, а Илья Муромец, хотя и чалился в киевской тюряге по ложному доносу, в бытность свою на воле исправно выполнял поручения князя по части борьбы с бандитизмом в лице Соловья-разбойника.
Аналога, то есть положительного героя, исполнявшего чисто ментовские функции, ни в каком другом эпосе мне отыскать не удалось.
Вообще, до отмены крепостного права, с преступностью в Российской Империи было (по сравнению с Европой, в которой уже в Средние Века существовало развитое преступное сообщество) как-то хиловато. Можно сказать, что её (за исключением коррупции) практически и не было вовсе.
